КРЕПЧЕ ЗА ШОФЁРКУ ДЕРЖИСЬ, БАРАН

С тех пор мастера станции присутствуют на моих днях рождения, сидят на лучших местах на наших концертах, и если я соберусь крестить своих будущих детей, то крестным отцом будет приемщик или начальник арматурного цеха.
Расслабляться нельзя ни на день. Даже если ваша машина ездит, и пока еще все в порядке, нужно позванивать на станцию или домой к мастеру, заезжать "по дороге" или не "по дороге", баловать свежими анекдотами, продуктами, сигаретами, пивом и воблой, то есть всячески напоминать о себе. Тогда не исключена возможность, что в случае какой-либо поломки автомобиль все-таки починят, а не заставят ждать своей очереди на ужасных ОБЩИХ основаниях.

Добротный, но не обладающий большими средствами автолюбитель выдает своих дочерей замуж за работников автосервиса, переселяется на одну с ними лестничную площадку, а в идеальном случае к концу жизни сам устраивается работать на станцию, хотя бы на полставки.

Сегодня 14 марта. Неделю назад я отволок на сервис свою колымагу, в ней сломалось ВСЕ. Не само собой, конечно, сломалось, а я сильно помог.
Ехал как-то поздно вечером в районе развилки по Варшавке, там, где трамвай петлю делает. Находился в глубокой, глубокой задумчивости — все думал, стоит выпивать "за рулем" или нет? И не заметил, как врезался в трамвай. Не очень сильно врезался, но испугался и стал убегать. Повернул налево, затем направо и опять врезался в трамвай — там их как собак нерезаных. Но оказалось, что в тот же самый: он там "петлю" делает. Тут уж остановился совсем, а из трамвая вагоновожатая женщина вылезает, чуть не плача: "Я, что, — говорит, — Вас чем-то обидела?!"
Короче,   дальше   неинтересно,   но   машину   пришлось   на серьезный ремонт ставить.
А вчера вечером позвонили:"Слышь, Кошелёк, — так они меня любовно называют, — приезжай завтра с утра забирать".
И вот сегодня в 8 утра я остановил такси, плюхнулся на сиденье, вытянул ноги и начал:"Вот там, где вы меня посадили..." — это у меня сработал условный рефлекс, приобретенный еще много лет назад.

Когда я слышу на улице "Такси, эй, такси !", я непроизвольно поворачиваю голову — очень похоже на "Максим". С ранних детских лет этот вид транспорта у меня ассоциировался с красивой жизнью и каким-то запретным плодом. Поучась в институте, я хорошо запомнил комсомольское собрание, на котором разбирали двух студентов, уличенных в частых поездках на такси. Их сильно ругали за превышение необходимой крутизны, они лениво отбрехивались и обещали исправиться, то есть впредь выходить из машины не перед самым институтом, а за два квартала. Я тоже был крайне возмущен их безобразным поступком, но, будучи человеком свободолюбивым, решил в порядке протеста поехать домой на такси, правда, отойдя от здания на безопасное расстояние.
Водителем оказался молодой широкоплечий парень, я на него все время посматривал с симпатией — очень меня распирало желание рассказать ему, какой смелый и принципиальный пассажир сейчас с ним едет. Но он, похоже, сам был смелый и принципиальный и в разговоры праздные вступать со мной не очень торопился.

Машина у него была как машина: на торпеде две гэдээровские переводные картинки красивых баб, стандартная пластмассовая голова Буратино, в которой при торможении загоралась лампочка, но вместо обязательной милицейской фуражки, под задним стеклом красовались три мотоциклетных шлема — два больших и один маленький. Только я собрался про шлемы спросить (в смысле: может фуражка — это уже прошедший день), как он говорит:

— Видишь эти шлемы? У меня мотоцикл с коляской есть, жену с ребенком  вожу по субботам за  город.  Ну,  а  в  обычные дни езжу на нем на работу в наш ордена Ленина и Александра Невского краснознаменный таксопарк имени Калинина. Мотоцикл в парке оставляю, а шлемы, чтоб не сперли, — с собой. Помнишь, позавчера жара какая была — за тридцать. Вот, значит, беру во Внуково трех бабаев — за коврами приехали. Они жениться собираются, а ковров положенных нет. А без ковра ни одна порядочная не пойдет — вот они и приехали на один день. Ну, везу их, они спрашивают, зачем тут шлемы? Я говорю, что новый закон в Москве вышел — пассажиры обязательно в шлемах. Пошутил, значит,— это я от жары всегда шучу.

Короче, через минутку смотрю, а они уже все трое в шлемах, даже детский ухитрились напялить. Я, конечно, сразу по тормозам, к обочине подрулил, выскочил до ближайших кустов, упал и уже там давай хохотать.
Вернулся минут через пятнадцать, они сидят, как ни в чем не бывало. "Что, — говорят, — шеф, приспичило?". "Ага, — отвечаю,. — приспичило, да еще как!" В общем, на план пришлось плюнуть, и пока на всех заправках и стоянках наши на них не нагляделись, я в ковровый магазин свадебных товаров все никак не мог доехать — сам понимаешь.
—  С ними,  вообще, умора,— продолжал  веселый  водитель, не давая мне опомниться.
—  У меня сосед Витька — официант. Вот приходят к нему в кабак двое, заказ сделали и спрашивают про салфетки крахмальные, что на тарелках стоят пирамидками, что, мол, это такое? Витька — не будь дурак — отвечает: "Это шапочки специальные. Когда пора уже горячее нести, надеть нужно", — тоже, значит, пошутил и пошел на кухню. Минут через 20 выходит, а они в салфетках сидят, морды — ящиком. И не одни они, а ползала.

Тут уж я не выдержал и говорю:
—  По-моему кто-то из вас двоих врет — или ты,  или твой Витька.
—  Да ты что?! — он загорячился, — вон у нас в прошлом годе Сашку милиция заприкалывала, что уже три месяца не работает. Мы с ребятами его гидом-экскурсоводом устроили, знаешь, там: "...справа от нашего автобуса дорогие гости столицы могут видеть Красную площадь. С нее начинается история нашей Родины, с нее начинается и мой рассказ".
Очень Сашке поначалу эта работа понравилась. На людях, как говорится, и вообще. Но уже через месяц заскучал он. Приезжих-то в основном колбаса интересовала, а не Красная площадь. И вот привез он однажды обедать группу из Средней Азии в какой-то ресторан, посадил в отдельном зале жрать, а сам ходит, мается. У них уже до чая дело дошло, и тут его аксакал один спрашивает: "Скажи, уважаемый экскурсовод-ака, что это за пакетики к чаю и как ими пользоваться?"

Сашка ему растолковал доходчиво, что пакетики в рот кладут и водой горячей запивают, а левой рукой за веревочку придерживают, чтобы в горло не проскочило. Так все и стали делать, только один в очках умник вскочил и закричал:"Товарищи! Он над вами издевается. Опомнитесь. Совсем не так надо. Надо за веревочку не левой рукой держаться, а правой". Но туристов за колбасой так просто с панталыку не собьешь:"Будем, — говорят, — так делать, как товарищ экскурсовод сказал".
Сашка начал метаться по ресторану в поисках зрителей, но, вот беда, никого из знакомых нет, пришлось самому любоваться.
Через три дня вызвали его в отдел кадров — увольнять по их собственному желанию (очкарик тот накатал "телегу" все-таки). Уволили, а на прощание пожилой начальник спрашивает: "Как же Вам, молодой человек, даже мысль могла прийти так над людями измываться?"
Сашка уже из дверей ответил: "На моем месте так поступил бы каждый".

Мы уже давно стояли около моего дома, и последняя часть истории стоила мне лишнего рубля, но таксист все никак не мог остановиться и бежал за мной до самого лифта — видно предыдущие пара пассажиров были глухонемыми, а рассказывать сладкие макли буратиновой голове он не привык. С того памятного дня я заболел "таксомоторной" болезнью: стал ездить на такси, когда надо и не надо. Дело доходило до маразма. Если у меня, к примеру, объявлялись пять рублей, а ехать было далеко, я ехал несколько остановок на метро и уже потом до места пересаживался в такси. Очень быстро я разобрался, что таксисты — люди общительные, знают массу интересных историй (...а вот мне сменщик рассказывал...), и нужно только дать затравку. Я придумал такую затравочную историю, не совсем придумал, а просто сместил время и место действия. Звучала она так:

— Вот как раз, где вы меня посадили, шел я вчера (позавчера, три дня назад) вечером (днем, ночью) и вижу — парень (девушка, мужик) лежит (сидит) с портфелем (сумкой, авоськой). Все думали — пьяный (пьяная), а оказалось шпана заточенной спицей пырнула. В общем "скорую" вызвали, еле спасли. Вот сволочи!

Водитель легко соглашался, как говорится, "брал со старта", и остальные двадцать минут можно было наслаждаться леденящими кровь историями о сменщике, бабах, милиции и жуликах.

Конечно, иногда попадались люди хмурые, разговаривать не расположенные. Однажды сел к такому, он на меня посмотрел зверем, губы поджал, даже куда ехать не спросил — с места как рванул, у меня чуть голова не оторвалась. В общем молчит он, вздыхает тяжело — ну мало ли, может случилось у него что, я сижу, соображаю, на какой "козе" к нему с разговорами подъехать.
Наконец, он как закричит: "Да знаешь ли ты, что там, где я тебя посадил, на днях девочку двенадцатилетнюю пьяные хулиганы, как ежа, всю вязальными спицами истыкали, еле откачали".
Я говорю:"Вот сволочи!"
Он обрадовался: "Ага, — говорит, — мне сменщик точно рассказывал. Кстати, слыхал анекдот таксистский о том, как девушка три раза замужем была, а так девицей и осталась?"
Тут он вдруг увидел далеко впереди крадущийся справа у обочины   "Запорожец",   вся   задача   которого   состояла   в  том, чтобы хоть как-нибудь доплестись до места  назначения, резко прибавил скорость и заорал:
—  Ну я тебя щас сделаю! А вот я тя щас подрежу!

Если бы несчастный владелец "Запора" увидел или услышал эти грозные клики, он бы выскочил и сдался, но он продолжал медленно ехать и даже не заметил, как мы на страшной скорости пронеслись мимо.
Потешив свое самолюбие, таксист почти успокоился и, схватив меня правой рукой за грудки, опять крикнул с непонятным торжеством:
—  Ну, так как? Три раза замужем — и целка, а?!
Я выразил свое неподдельное изумление этой биологической аномалией, а он докричал анекдот до конца — неожиданно смешного.
—  В общем, первый раз она за онаниста вышла, понятно? Второй раз — за пиндараса, а третий — за таксиста, — и он торжествующе посмотрел на меня.

Видимо, на моем лице было написано разочарование тем, что он поставил таких железных брутальных ребят — таксистов в один ряд с такими малопопулярными персонажами. Потому что снисходительно разъяснил:
—  Вот и ее спрашивают — как же так ? А она отвечает, что первые дни после свадьбы муж-таксист вообще дома отсутствовал  — работал, а потом заявляется в час ночи и с порога, не снимая пальто, приказывает ей нагнуться. Она думает, что сейчас-то все и произойдет, а он — прыг ей на спину:"3а рублишко до постели отвези!" — и он начал так ржать, что переднее стекло чуть не выскочило, не иначе, как про себя рассказывал...
—  Ты заснул, что ли? Кого, говоришь, там у тебя посадили? — вернул меня в ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ марта звонкий голос. — Команд-и-ир! Куда поедем?
—  К тебе, милый, — сказал я в уме, а  вслух:  на сервис,  на наш родной автосервис.
И уж, конечно, не стал я ему рассказывать все эти истории пятнадцатилетней давности про спицы и т.д. Таксист он ненастоящий. Хозрасчетник — что возьмешь? Меня "командиром" называет, а не "шефом", как раньше было положено, вместо добротной ГДРовской наклейки у него "TURBO". Где же сделанная из воткнутых копеечек полочка для спичек и папирос? А где, я вас спрашиваю, приятная буратиновая голова? Как я теперь могу узнать, едем мы или тормозим? Где ты честь таксисткая, обгаженная кооператорами и леваками?! Эхе-хе.

Вот я, например, через три дня после покупки машины "подрезал" случайно, по неумению одного таксиста. Было это около Киевского вокзала. Таксист от злости чуть руль не съел. Я остановился на светофоре, вижу в зеркале, как он в потоке, всех "распихивая", ко мне пробирается. Поравнялся слева, через пассажира перегнулся, окно открывает, а у самого аж искры из глаз сыплются. Я тоже окно открыл и, только он воздуху побольше набрал, говорю: "Извини, брат, ради бога — третий день за рулем". Уже давно загорелся зеленый свет, все машины тронулись, а он все еще стоял на светофоре с разинутым ртом, не реагируя на возмущенные гудки объезжавших автомобилей.
Вот какие были железные люди! Гвозди бы делать из этих людей! А этого, я посмотрел вкось на "водилу", даже тремя извинениями подряд в обморок не уложишь. Попривыкли, пообтерлись, острота пропала, свежесть души.
А когда нас по параллельной улице обогнал нахальный "Запорожец" с бабой за рулем, а мой водитель даже не заметил — тут уж я окончательно заткнулся до конца поездки.

Когда подъехали к зданию сервиса, пошел снег с дождем. Работники меня увидели, высыпали наружу, водят хоровод и поют: "К нам приехал, к нам приехал наш любимый Кошелёк".
Провели "Кошелька" под руки внутрь и предложили ему всякие доступные развлечения: матом поругаться, измазаться вдрызг, пообедать или, что уже вообще сугубо для своих (категория "люкс"), сбегать за водкой.
Главный мастер стоит, раскрыл объятия:"Сколько можно тебя ждать — у меня чуть джинсы не вышли из моды?!" — он всегда так вычурно выражался, — к счастью, ТВОЯ еще не готова, как насчет хорошенькой партии в настольный теннис в подвале?"
— Нет, — я говорю, — спасибочки огроменные, я лучше к мужикам пойду, посмотрю там, что да как.
В огромном помещении среди кучи автомобилей с растревоженными кишечками маялись неприкаянные владельцы, иногда гордо поглядывающие друг на друга: присутствовать при ремонте собственной машины — это уже была большая привилегия. По правилам, изобретенным администрацией, хозяева должны ожидать в приятном прокуренном накопителе, а наблюдать процесс им не позволено, так как мастера пользуются космическими секретными технологиями и особыми, почерпнутыми из народной автомудрости, приемами (кажется, кувалдой). Зато такой порядок давал распрекрасную возможность заменить незаметно на новом автомобиле какую-нибудь деталь — нет, не на сломанную, боже упаси, а просто на б.у., а также применить еще множество маленьких чудных хитростей (б.у., кстати, можно свободно читать как сокращенное "боже упаси").

Время от времени счастливые обладатели индивидуальных транспортных средств группировались вокруг ближайшего автомобиля с открытым капотом.
Странное дело: даже если на улице открыть капот, то возле тебя моментально собирается толпа, все-таки велико в народе любопытство к двигателю внутреннего сгорания.

И тут я с ужасом обнаружил, что меня самого со страшной силой влечет к разинутой "пасти" автомобиля, как кролика к удаву. Посопротивлялся для виду секунд десять и пошел, размечтавшись увидеть, как минимум, перпетуум мобиле четвертого поколения. Но — нет, смотреть было в буквальном смысле не на что, двигатель отсутствовал. Остальные владельцы тупо уставились на масляную тряпку, лежащую в подмоторном пространстве. Я тоже поглядел: действительно, прелесть что такое.
Между прочим, это был мой собственный носок, купленный в Италии и потерянный в прошлом году на пикнике. А машина тоже была моя, это я ее до такого состояния довел. Теперь ясно стало, почему меня так к ней влекло: преступников всегда влечет на место преступления.
Подошли с обеда (у них все время обед) веселые арматурщики с ракетками: "Сейчас твой движок с профилактики привезут, установим в момент. Все — нештяк".

Вдруг на этой печальной сцене жизни появилось новое действующее лицо, — правильно, — кавказской национальности. Лицо заехало прямо с улицы в цех, что говорило о его высокой кредитоспособности и завидном клиентском статусе.
Определить   марку   и   модель   его   сверкающего   авто   не представлялось возможным из-за огромного количества всяких автомобильных украшений и приспособлений. Вся буйная фантазия  малограмотных  кооператоров   была   воплощена   в  этой машине-концепции.   Всякого   рода   крылья,   антикрылья,   сверхкрылья   приятно  оттеняли  укрепленные  снаружи   и   внутри   пепельницы самых причудливых форм и расцветок.  Щитки защищали, козырьки козыряли, шторки зашторивали и без того затемненные  стекла, а  количество антенн  равнялось  количеству кепок,  приписываемому благодарным народом  известной  статуе Вождя (то есть трем). Суд» по некоторым надписям, марка машины  была  "Адидас",  а модель —  "Супер", хотя  "Лада"  все равно выпирала из всех щелей.
Работники, отбросив (на время) стаканы и ракетки, плотным кольцом окружили еле выбравшегося из норок и соболей, которыми был обит салон, полного лысоватого человека, пытавшегося переорать громовую музыку, несущуюся из-под соболей.
Вскоре выяснилось, что у него "взаду слева при торможении что-то гремит". Остальные работы на станции были приостановлены, а весь интеллектуальный потенциал брошен на устранение недостатка.

Я готов был побиться об заклад, что это антикрылья стучат по пепельницам, причем не "взаду слева", а по всему периметру, но бойкие арматурщики уже сняли заднее левое колесо и чегой-то там шуровали.
Толпа оторопевших владельцев, как ущербная стайка наших туристов в Лувре, покорно следовала за шустрым южанином, покровительственно указывающим шариковой ручкой на особенно уродливые приспособления своего механического "чуда".
Когда я подошел, он как раз демонстрировал оригинальную двухступенчатую охранную сигнализацию, для чего разгреб мездру у "бардачка" и что-то там включил.

Машина покряхтела и неприятным высоким голосом с сильным кавказским акцентом провозгласила: "Ай, нэхороший чэловэк! Зачэм в мэна лэзешь, э?!" Оказывается, уже двое известных автоворов слегли с инфарктом после знакомства с этим Франкенштейном из Тольятти.
Если первая ступень не срабатывала, в ход шел шприц, укрепленный под передним сиденьем. Шприц содержал жидкость, за которую легко продали бы душу своему африканскому дьяволу бегемотоловы далекой Кении.
Здесь я хочу сделать небольшое лирическое отступление, дать немного передохнуть себе и другим, а то уж больно круто действие развивается. Отступление минут на пять, не больше, типа "РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА".
Мне эта косноязыкая сигнализация идею интересную подала, которую я потом осуществил, а сейчас дарю всем владельцам машин и магнитол, читающим это эссе.

Вы приглашаете знакомую девушку с приятным голосом и просите ее начитать на кассету заранее приготовленный текст с паузами для ответов (чем Вы будете заниматься с девушкой после записи, не интересует никого). Далее Вы вставляете кассету в автомобильный магнитофон, незаметно его включаете и ...остальное зависит от Вашего артистизма и изобретательности. Но главное — правильно рассчитать паузы. У меня это выглядело приблизительно так:
Я сажусь в машину с двумя друзьями, которым предварительно нужно наврать, что машина с компьютером, и на которых и рассчитан весь спектакль. Специально неплотно прикрываю водительскую дверь, вставляю и поворачиваю ключ (одновременно включается магнитофон), и машина как бы говорит:

— Здравствуйте, дорогой Максим Владимирович! Ваша машина МКЛ 92-94 сердечно Вас приветствует на своем борту. Московское время....
Я: (злобно)   Не твое дело.
ОНА: Ну вот, вечно Вы ругаетесь, хоть друзей бы постеснялись (друзья, предупрежденные, что машина якобы с компьютером, в шоке).
Я: Ты бы вместо того чтобы ворчать, лучше бы за маслом присматривала.
ОНА: Масло-то маслом , а вот Вы левую дверцу неплотно прикрыли.
Я: (со злобой, закрывая дверь) На, на! Ты совсем меня уже достала. Мы поедем сегодня или нет? (друзья все еще в шоке).
ОНА: Конечно, поедем. А кто поведет? Вы или я?
Я: Ясное дело — ты. Я устал (друзья в шоке разинули рты).
ОНА: Какую музычку на дорожку предпочитаете, как всегда, Битлов?
Я: Нет, давай сегодня блюз "Шанхай".
ОНА: Слушаю и повинуюсь. Для Вас поет Е.Маргулис (звучит заранее записанный "Шанхай"). Счастливого пути! (друзья в шоке выпрыгивают из машины).
занавес   (так обычно пишут в конце пьесы)

Вот, видите, как замечательно! А сценарий можете придумать сами. Главное — хорошая идея. Побольше фантазии и Ваша машина заговорит, а не очень нужные в этот момент друзья выпрыгнут.
Пока мы с вами с приколами разбирались, работа на станции шла своим чередом, то есть чинилась кавказская машина. Я плюнул и пошел с главным мастером в подвал играть в теннис. Я уныло перебрасывал мячик, следя за тем, чтобы, избави бог, не выиграть. Это было трудно: мастер играл очень плохо.

Время от времени к нему, как к Наполеону в разгар Бородинского сражения, подбегали нарочные и сообщали последние новости с поля битвы. Новости были неутешительные: уже два раза безрезультатно снималось заднее левое колесо, потом подозрение падало на всякие другие части, но грохот при торможении не исчезал. Я знал хороший способ навсегда избавиться от любых посторонних звуков в машине: увеличить в два раза громкость магнитофона, но из вредности подсказывать не стал — пусть сами разбираются.
Лицо Главного все мрачнело и мрачнело, он даже два раза подряд удачно подал подачу: "Неужели придется Комта звать", — бормотал он, пересчитывая имевшиеся при нем деньги.

Наконец, последний запыхавшийся гонец сообщил: "Плохо дело, Мастер, — бунт на корабле. Надо Комта. Иначе — труба.
Выяснилось, что потерявшие всякое терпение клиенты грозятся выкинуть ЛИЦО со станции вместе с его кулибинским дивом, а потом разобраться с элитой авторемонта.
—  Спокойно, Франтишек, без  пены,  — попытался охладить пыл гонца мастер, но сам вдруг затрясся, как отбойный молоток, и заорал ужасным голосом:
—  Аврал,   свистать всех наверх,   Комта звать,   — и, бросив ракетку на стол,   побежал по лестнице.   И уже откуда-то сверху    прозвучало:
—  Счет 12:8 — в мою. Вслед за ним я вышел в цех. Плотная толпа возбужденных мужчин обступила новенькую "шестерку". Без своих украшений она выглядела  какой-то голой, "босой". Ее хозяин бегал вокруг и восстанавливал роскошные аксессуары, снятые, видимо, для проверки "на стук".

Откуда-то из внутренних покоев привели невысокого парня с бородкой и в ватнике. На голове у него красовалась кепочка с козырьком, как у американского теннисиста Андре Огасси. Она сидела на нем совершенно нормально, но он все равно беспрерывно поправлял ее правой рукой. Парень мельком взглянул на машину, выслушал краткую подобострастную информацию, где стучит, лениво улыбнулся, правой рукой поправил шапочку, а левую засунул за обшивку багажника и вытащил оттуда громадную ледяную глыбу, которую и бросил к ногам изумленных зрителей. Затем он скромно отошел в сторонку и стал как можно шире держать карман, в который Главный мастер что-то виртуозно сунул — по-моему "бабки".

Остальные "стахановцы" стояли, виновато потупившись, и ковыряли кафель своими "адидасами". Мне даже думать не хотелось, сколько шкур они сдерут с незадачливого владельца передвижного мехового салона.
Парень тем временем достал сигареты, ловко прикурил левой рукой, а правой опять поправил кепочку. Это был Пионер.
Я узнал его почти сразу. Его знаменитая рука по-прежнему находилась в положении общего' салюта, он и шапочку-то, наверное, завел, чтобы руку занять, когда вышел из "пионерского" возраста .
Я бросился к нему, облил слезами и сдавил в своих могучих объятиях.
—  Пионер! — кричал я, — Пионерище, какими судьбами, здорово!
— Хай, Капитан, — с достоинством проговорил он, мягко высвобождаясь, — вообще-то я теперь Комт.  Ну, что тут непонятного? Время-то идет: сначала был "Пионером", потом — "Комсомольцем", а сейчас — "Коммунист", сокращенно    комт. Да и ты, наверное, уже не Капитан, а какой-нибудь там Генерал или Адмирал.
—  Да какое там! Ну ты-то как? Как    рука? Гипс-то снял?
-   Гипс снял.  Но недавно —  все времени  не было. А рука подсохла, видишь, не гнется, но пальцы хорошо шевелятся, — и
он пошевелил своими худыми пальцами, в которых мне почудился обрывок веревочного аксельбанта.
—  Боже мой, Пионер, — я все никак не мог опомниться, — но что такое отвратительное место, как это, делает вокруг такого потрясающего фрукта, как ты?
—  Ну, ну уж! Отвратительное, — передразнил он меня, — ты приезжай ко мне на дачу в субботу, я тебе телефончик оставлю. Кстати, нет ли у тебя знакомых — пару шкур медвежьих достать. Мне на третий этаж — в каминную, только белых, а то меня от бурых рвет.
Пионер поправил кепочку и оглянулся — за его спиной уже минуты три топтался какой-то вахлак, безуспешно стараясь привлечь к себе внимание.
—  Там, это, как ево.., — он пошмыгал носом.

Новоявленный Комт вздохнул и поманил меня к стоявшему неподалеку "жигуленку", около которого маячили растерянные электрики. Там нужно было подключить выпавший провод, для чего, в силу особенно удачной конструкторской компоновки, пришлось бы разбирать полдвигателя. Пионер лёг под машину и ловко, нахрапом взял проводок, внутрь его пропустил тонкой рукою в один-два этапа и быстро, надежно его закрепил.
—   А  так   вам  полдня   бы   пришлось   проработать,  мозги   б встали "раком" у вас в голове, всегда вы на помощь зовете кого-то, — он их поучал, принимая "лаве".
—  Понимаешь, — говорил мне Пионер , — я здесь основной по всем вопросам. Последняя инстанция. Ты, правда, приезжай ко мне в субботу. Анашу покурим — помнишь Пшикера. А то девчонок возьмем, у меня есть.
—  Ах, ты мой дорогой  Пионерчик, — у меня прямо язык не поднимался этим противным и гадким словом "Комт" его называть, он для меня был и навсегда останется Пионером, — да бог с ними, с девчонками.  Вон у тебя уже борода седеть начала. Так посидим.
—  Причем тут борода,— сказал он и правой рукой приподнял козырек, чтобы я мог видеть его хитрые глаза, а левой жестом фокусника достал из-за пазухи два рентгеновских снимка.

Похоже, что это была "пионерская" грудная клетка. Снимки просто поражали шикарным качеством, и мучительно хотелось воспользоваться старинной полузабытой технологией и записать на них "Twist again" или "Rock around o'clock".
Я посмотрел их напросвет: с правой стороны из третьего ребра сверху высовывался хорошо различимый бес.
—  Комтик, милый, выручай, — наперебой загнусавили новые просители, — четвертый час холостые обороты убавить не можем, винт — до отказа, а он ревет, как черт.
—   Коврики  поменяйте,  уроды, — задумчиво  сказал   Пионер, пряча деньги.
—   Видишь,  Капитан,  как  поскакали!  Они,  идиоты,  машину помыли перед ремонтом, а потом коврики перепутали: левый с правым, а правый с левым, вот резина на педаль газа и давит.
Я только руками развел, а в каждой руке по снимку. Тут за мной прибегают: "Кошелёк, твоя лайба готова".
—  Ладно, — Пионер потянулся, как кот, поправил кепочку и забрал у меня снимки, — устал я сегодня. Давай, до субботы. Вот тебе мои телефоны, — он подал мне визитную карточку с золотым обрезом, — третий — это в машину, а хочешь я за тобой "тачку" пришлю.
Совершенно оглушенный, я поплюхал домой, все еще не веря, что машина у меня едет и работает. Было уже совсем темно. Недалеко от дома, под фонарем стоял какой-то автомобиль с открытым капотом. Я остановился, вылез и полчаса стоял, тупо глядя в покрытые ржавчиной железки.

В общем "Взвейтесь кострами, синие ночи!.."